Товарищи офицеры. Смерть Гудериану! - Страница 6

– А Катенька?

– Сестра. Мою жену зовут… звали Марией… когда мы расставались, Маша находилась в интересном положении… теперь мне и не узнать, уцелела ли она и малыш…

– Понятно, – кивнул я, поспешив сменить грустную тему. – Кстати, вот, – на стол перед поручиком легли найденные в карманах френча бумаги вместе с наградами и погонами. Поверх стопки я выложил замотанную обратно в платок брошку.

– Благодарствую. Я даже и позабыл.

– Не за что, Николай. Кстати, что за штуковина?

– Ах, это? – Поручик бледно улыбнулся. – Брошка. Маменька дала мне ее, когда провожала на фронт. Да, собственно, сам смотри. – Гурский развернул тряпицу, протягивая мне странное украшение. Пришлось взять, сделав вид, что впервые ее вижу.

– Маменька просила, чтобы я всегда держал ее при себе. Отчего-то она всерьез полагала, что сия вещица счастливая и принесет мне удачу. Вот и принесла… Кстати, смешно, но в детстве она не раз рассказывала мне, что брошь волшебная и порой светится в темноте. Когда-то я в это верил…

– Понятно, Николай, – вернув украшение хозяину, мягко ответил я. «Волшебная», значит? Интересно.

– Хотя знаешь… – неожиданно продолжил поручик, на лице которого проступило удивление. – Право, только что вспомнил. В детстве был достаточно странный случай. Лет мне тогда было немного, восемь, возможно, девять. В ту зиму я тяжело болел – уж не упомню, чем именно, но температура держалась под тридцать девять, и спал я в маменькиной комнате, чтобы не заразить Катюшу: детская у нас была одна на двоих. Ей тогда едва пять исполнилось. А брошка лежала на матушкином трюмо. И вот той ночью она действительно засветилась… знаешь, свет был такой, ну, странный, что ли. Ярко-алый, мягкий, вовсе не режущий глаз и исходил вертикально из глубины этой вещицы. – Гурский автоматически погладил камень большим пальцем. – Право, сложно описать, но внутри броши будто зажегся крошечный электрический фонарик. Поднималось сие свечение невысоко, вершка на четыре, от силы пять, и там словно бы обрывалось, складываясь в некий рисунок. Я испугался, заплакал и позвал Глашу, но прибежала сама маменька, слушать меня не стала, конечно, заставила выпить порошок от жара и уложила спать. К тому моменту брошь уже не светилась. Впрочем, вероятно, мне это просто привиделось из-за высокой температуры…

– Возможно и так, на голографию похоже… – осторожно ответил я, поскольку о том, что обнаружил внутри броши, решил промолчать. Вот когда поручик узнает, что такое компьютер и как он устроен, тогда можно и рассказать. А пока? Смысл? Все равно не поймет. А вот про голографию я, кажется, зря ляпнул, если спросит, придется объяснять.

Взглянув в слегка напрягшееся лицо собеседника, спросил:

– Мне кажется, или ты еще что-то хочешь рассказать?

Поколебавшись еще мгновение, Гурский решился-таки продолжить:

– Понимаешь ли, был еще один не совсем понятный момент. Но это уж на войне, в Крыму. Мы тогда шли в атаку, практически в штыковую. Краснопуз… ну, то есть большевики, заняли выгодную позицию, имея три «максима» и почти полсотни бойцов, но выбить с высотки мы их должны были – и выбили, кстати. Но мне прилетела в грудь пуля – то ли пулемет, то ли винтовочная… суть в том, что попала точно в брошь, которую я носил в нагрудном кармане френча слева. Ткань изорвало, разумеется, кожу вокруг иссекло клочьями оболочки и свинцом. А мне – ничего. И броши тоже. А ведь попадание было в точности в центр камня, я потом специально проверял. Вот такая история… собственно, после того случая я и уверовал, что маменька была права и сие украшение для меня счастливое. Глупость, разумеется.

– Так, постой-ка, погоди. – Я потер лоб, осознавая услышанное. – То есть ты хочешь сказать, что в эту штуковину попала винтовочная или пулеметная пуля и ты остался цел? – Я покрутил в пальцах «брошку». Между прочим, после кавказской «командировки» я более чем хорошо знал, на что способна пуля от патрона 7,62х54R, даже без стального сердечника. Проще говоря – чтоб не размазывать на пару страниц никому не нужные ТТХ, – стандартного патрона для почти всей линейки отечественного оружия, начиная от мосинской винтовки и пулемета «Максим» и до СВД, ПКМ и иже с ними. Выпущенная из «снайперки» или «пэкаэма» пуля порой спокойно дырявила армейский бронежилет или пробивала пару снаряженных магазинов, уложенных в «лифчик» или ременно-плечевую систему. Сам видел, и первую помощь на ПМП оказывал. А тут мне на полном серьезе рассказывают, что подобная пуля попала точно в центр камня – и ничего?! Бред какой-то…

– Прекрасно понимаю твое недоверие, Виталий, но я, как видишь, жив. Хоть порой и сомневаюсь, так ли сие хорошо… возможно, правильнее было лечь в крымскую землю вместе с боевыми товарищами…

– Так, ты мне это брось! Давай вон лучше бутербродами займись. – Я кивнул на тарелку. – Да и кофе остывает. А после завтрака, если ты не против, предлагаю заняться изучением истории. Согласен?

– Что ты, конечно же, не против! – Гурский эмоционально взмахнул руками, едва не опрокинув на себя чашку с кофе. – Разумеется, согласен! Должен же я понять, в каком мире оказался. Сейчас?

– Можно и сейчас, но сначала закончи с завтраком.

* * *

День прошел спокойно: я занимался домашним хозяйством, а Гурский усиленно самообразовывался перед подключенным к Интернету компьютером, пользоваться которым на уровне «поисковая система – запрос – навести курсор на ссылку – кликнуть – читать» я его обучил. К слову, обучился он поразительно быстро: разум предка, не замусоренный множеством никому не нужных умений и информации, воспринимал новое с удивительной легкостью. Периодически (и достаточно часто) поручик обращался за разъяснениями, на кои я по мере сил и исторических познаний и отвечал. Хорошо хоть историю люблю, а то пришлось бы мекать, вспоминая, в каком году Наполеон расстрелял Тухачевского по навету Риббентропа. Утрирую, разумеется, но уж такой я человек.