Товарищи офицеры. Смерть Гудериану! - Страница 67

– Добро, тогда я к бойцам пойду, а вы с товарищем лейтенантом пленных развяжите, пусть немного кровь разгонят перед дорогой, засиделись, поди.

Увидев, как я подхожу к ним со свежеперевязанной рукой, в покрытой темными пятнами подсохшей крови гимнастерке и с трофейным штыком на поясе (заточку эсэсовского «хынжала» я собственной кожей оценил еще во время драки, так что после боя немедленно прибрал его к рукам вместе с ножнами), немцы заметно напряглись, чисто интуитивно подтянув в подсознательном защитном жесте поближе к животу согнутые в коленях ноги. Ну, понятно, решили, что я решил отомстить за погибшего товарища. Или их выражение моего лица напугало? Похоже, правильно мне жена говорит, что я за собственными эмоциями следить не умею…

Наклонившись над сжавшимся Лунге, освободил тому стянутые ремнем кисти, кивнув на ноги: мол, самообслуживание, херр полковник. Разомкнув следом наручники на запястьях фон Тома, убрал браслеты в карман – нужный девайс, вдруг еще разок пригодится – и отошел в сторону, наблюдая, как фон-бароны, неумело орудуя затекшими руками, освобождают стреноженные нижние конечности.

– Danke… – пробормотал генерал-майор, не глядя мне в глаза. Судя по покрасневшим ушам, фрицу было слегка стыдно за предположение о моей кровожадности.

– Битте шён, – буркнул я, использовав еще одно из знакомых мне из просмотренных фильмов «про войну» немецких слов. И, припомнив любимую детскую книжку про четырех отважных танкистов и собаку, не удержался и выдал:

– Гиб мир зи, битте, дизен фрош!

– Was?! – на округлившего глаза сверх всякой меры фон Тома было жалко смотреть, и я с трудом сдержал готовое вырваться «капуста, квас», просто указал рукой на сидор с шифровальной машинкой, развернулся и потопал прочь.

Гордый зараза оберст так и промолчал, не опустившись до выражения благодарности грязной русской свинье. Вот же гад неблагодарный! Ну и ладно, сам виноват, значит, тебе первому груз и тащить. И парочку пулеметных лент в придачу, ибо, как говорится, не фиг…

Лишнее оружие, которого после боя у нас оказалось в избытке, с собой решили не тащить: закинув в чащу затворы, притопили вместе с патронами в небольшом бочажке, предварительно наполнив фляги свежей водой. Теперь все бойцы были вооружены исключительно автоматическим оружием. Правда, патронов к такому количеству «МП-40» оказалось не столь уж и много, меньше, чем по три магазина на ствол, но зато и скорострельность значительно возросла. Как там это называется, «масса залпа», что ли? Или это только у артиллеристов? Нужно будет у Феклистова поинтересоваться, так сказать, ради общей эрудиции.

Несмотря на сократившийся количественно отряд, поручик все-таки решил взять с собой оба пулемета, столь успешно служившие нам в последних боях, благо патронов к ним оставалось еще изрядно. Причем на одном из них мы даже сменили, изрядно повозившись, ствол на менее изношенный, сняв его с эсэсовского, пришедшего в полную непригодность после того, как ему покорежило пулей затворную коробку и расщепило приклад. Насчет замены – это уж я дотумкал перед самым выходом, припомнив, что именно возможность быстрой смены перегретого ствола считалась одним из главных плюсов «МГ-34».

Несколько часов, почти до самых сумерек, шли без остановок – чтобы сэкономить время и подкормить бойцов, Гурский разрешил на ходу пожевать галеты, затрофееные в ранцах перебитых эсэсманов. Найденную там же банку сгущенного молока разделили между ранеными (по понятной причине свою долю я отдал Валюше – рана практически не болела, можно было возвращать артефакт поручику). Пленным тоже выделили по несколько галет: возможно, пухлому Лунге и хватало собственных подкожных запасов, но генерал-майор похвастаться особо плотным телосложением не мог и наверняка испытывал неслабый голод. Галеты фрицам я раздал лично – нет, что вы, как говорилось в той бородатой шутке «Русского радио», я не злопамятный, просто злой и память у меня хорошая. Поначалу оберст было гордо вздернул подбородок, собираясь отказаться от большевистской подачки, но наткнулся на взгляд фон Тома, раздраженно дернул щекой и взял свою долю, процедив сквозь плотно сжатые зубы нечто вроде слов благодарности. Ну и то хлеб – корона ж не упала? Зато, как до передка дотопаем, не станет демаскировать отряд бурчащим животом…

А затем поручик, в который раз сверившись с картой, и своей, и найденной в планшете погибшего унтерштурмфюрера, остановил отряд, наказав выставить охранение и сидеть тихо, словно мыши под веником, и вместе с Феклистовым пропал почти на четыре часа. Вернулись разведчики уже ночью. Устало привалившись спиной к комлю здоровенной сосны, под которой сидел я, Гурский долго пил из протянутой фляжки, а затем произнес только два слова:

– Дошли, Виталий…

Рассказ отдышавшегося и утолившего жажду поручика много времени не занял. Сначала они со старшиной просто шли, ориентируясь на четко слышимую канонаду, куда-то «в сторону фронта», до которого, судя по тому, что уже можно было различить ружейно-пулеметную стрельбу, оставались считаные километры. Затем разведчики наткнулись на болото, лезть в которое в сумерках, разумеется, не стали, двинулись в обход. Когда лес поредел, они вышли к достаточно широкой грунтовой дороге, на которой застыло десятка полтора попавших под авиаудар наших танков и автомобилей с пушками на прицепе. Понаблюдав некоторое время за грунтовкой, Гурский рассудил, что немцы просто не могли плюнуть на столь удобный путь, ведущий прямиком к фронту. Следовательно, коль они не растащили по обочинам остовы сгоревших грузовиков и разбитые танки, значит, колонну отступающих войск разбомбили не далее, как сегодня днем. Да и внешний вид погибших бойцов тоже это подтверждал.